Она ещё не родилась,
Она — и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
О. Мандельштам
В стихотворении Осипа Мандельштама латинское название Silentium (молчание, тишина) — символ той морской пены, из которой родилась Афродита, синоним той «первоначальной немОты», из которой рождается поэзия, возникает музыка.
Да обретут мои уста
Первоначальную немОту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Немногим музыкантам удаётся облечь слово в музыкальные одежды так, чтобы в складках их слово не затерялось, чтобы одежды подчеркнули красоту поэтических форм.
Александр Смелков чуток к поэзии. Обращаясь к ней, он избирает всякий раз тот путь музыкального претворения, который созвучен именно этим стихам. Поэт и композитор в одном лице, он символизировал и буквально олицетворял единство, «ненарушаемую связь» музыки и слова.
Александр Смелков — автор шести опер — и в камерной музыке тяготеет к ансамблевым формам. Это и инструментальный ансамбль, поддерживающий певческие голоса, продолжающий их, контрапунктирующий с ними. Это и лирические диалоги вокалистов в «Пяти стихотворениях Владимира Набокова», и молитвы, возносимые словами или без слов в камерной кантате «Пресвятая Мария» на стихи армянских поэтов.
Вплотную к сценическому жанру приближается кантата-мистерия «Сирень» для полного набора голосов (сопрано, меццо-сопрано, тенора, баритона и баса), хора и оркестра. Здесь композитор выступает в роли либреттиста, использующего стихи и фрагменты стихов Константина Романова (К.Р.) и Марины Цветаевой, и выстраивающего драматургию цикла. Лирические, пейзажные этюды К.Р. и его же «римские сцены», живописующие мученичество Св. Себастьяна, противостоящего могущественному римскому цезарю Диоклетиану, обрамлены и прослоены строфами Цветаевой из её стихотворного диптиха «Отцам».
Себастьян смело бросает в лицо Диоклетиану:
Человеку, цезарь, недостойно
Почитать бездушный истукан.
Правды нет в твоей бездушной вере,
Ваши боги — лживая мечта,
Не могу я кланяться Венере,
Исповедуя Христа!
Расстрелянный лучниками цезаря Себастьян повторяет подвиг Спасителя на кресте, жертву безымянных римских христиан, брошенных на растерзание львам на арене Колизея. Подвиг этот запечатлен на картинах величайших художников Возрождения — Тициана, Эль Греко, Перуджино, Карраччи. В ХХ веке к образу Св. Себастьяна обращались художник Эгон Шиле, поэт Райнер Мария Рильке, композитор Клод Дебюсси.
Мистериальность кантаты Александра Смелкова — в совмещении-сопряжении далёких веков, в нескрываемой аллюзии на героическую, мученическую судьбу поколения, сметённого революционным вихрем, изгнанного из России. Перечитайте стихотворный цикл Максимилиана Волошина «Усобица», а ещё лучше роман Викентия Вересаева «В тупике» или эпопею Ивана Шмелева «Солнце мёртвых» о красном терроре в Крыму, о массовых расстрелах офицеров русской армии (которым была обещана амнистия!) и «чуждых классовых элементов». По оценкам М.А. Волошина «террор 1920–1921 годов пережил только один из трёх крымских интеллигентов». К ним, жертвам кровавого террора, к «уходящей расе», к «России, которую мы потеряли», обращены и строки Марины Цветаевой:
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле…
До последнего часа
Обращенным к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе!
Замысел кантаты, первоначально камерной — для певцов в сопровождении фортепиано — не мог не подтолкнуть композитора к созданию версии произведения с участием хора и оркестра. Кантата рельефно выявляет принципы подхода Смелкова к поэтическому слову. Здесь можно встретить и традиционные строфические формы, свойственные поэзии К.Р., и верность своевольному цветаевскому синтаксису. Но явственно проступает стремление композитора «разомкнуть» строфу, найти собственный ритм музыкальной фразы (так называемый «встречный ритм», по замечательно точному определению Е.А. Ручьевской).
Интуитивно или осознанно композитор следует мысли Б.В. Асафьева, считавшего, что «вокальные жанры возникают и развиваются не из родственности, а из соперничества интонаций поэзии и музыки». Порой это соперничество может выражаться в контрасте — эмоциональном, динамическом — между вокальной партией и аккомпанементом. Но удивительным образом гармония целого возникает из единства противоположностей, из многожанровости кантаты. Среди жанров и мощная фуга, зримо рисующая казнь одного из первых христиан-мучеников, и инструментальная инвенция — оплакивание героя. Хор и оркестр привносят в звуковую ауру кантаты новые краски, но прежде всего, подобно увеличительному стеклу, возвышают масштаб свершившейся трагедии.
Иосиф Райскин
Александр Смелков (р. 1950)
Кантата-мистерия «Сирень» для сопрано, меццо-сопрано, тенора, баритона, баса и симфонического оркестра
Либретто Александра Смелкова по стихам и поэме Константина Романова «Севастиан-мученик» и стихотворению Марины Цветаевой «Отцам»
1. Поколенью с сиренью (сл. М. Цветаевой)
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле,
А сединами — в звёздах!
Вам, слышней камыша,
— Чуть зазыблется воздух —
Говорящим: ду — ша!
2. Сирень распустилась
(сл. К.Р.)
Сирень распустилась у двери твоей
И лиловыми манит кистями:
О, выйди! Опять любоваться мы ей
Восхищёнными будем глазами.
Весна промелькнёт словно шаткая тень,
Как во сне пронесётся крылатом…
Скорей! Наглядимся ж на эту сирень
И упьёмся её ароматом.
Смотри: гнутся ветви все в пышном цвету, —
Как обильны они и пушисты!
Не долго глядеть нам на их красоту…
(сл. М. Цветаевой)
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле.
3. Преступник (сл. К.Р.)
В Риме праздник!
Рим ликует!
В Риме праздник. Рыщут колесницы,
Топот, стук колёс по мостовой,
Ржанье, свист бича и крик возницы
В гул слилися. К форуму толпой
Повалил народ. Снуют носилки,
Пыль клубится облаком густым;
Фыркает, храпит и рвётся пылкий
Конь под всадником лихим.
В честь богини зеленью, цветами
Убран был Венеры пышный храм;
От курильниц синими клубами
Возносился лёгкий фимиам.
Совершая жертвоприношенье,
Цезарь сам стоял пред алтарём,
И жрецы в немом благоговенье теснились.
Все во прах повергнулись толпою,
Преклонился сам Максимиан,
Не поник отважной головою
Лишь один Севастиан.
4. Отцветает сирень (сл. К.Р.)
Отцветает сирень у меня под окном,
Осыпаются кисти пушистые…
Уж пахнуло, повеяло летним теплом;
Гуще зелень берёз; солнце знойным лучом
Золотит их стволы серебристые.
А отливы заката, алея, горя,
Синеву уж румянят небесную:
На весну наглядеться не может заря,
Жаль покинуть ей землю чудесную.
Скоро лето придёт и опять уберёт
Васильками всю ниву зеленую;
Скоро жимолость в нашем саду зацветёт,
И опять незабудками сплошь зарастёт
Мшистый берег над речкой студёною.
Скоро скошенным сеном запахнет кругом…
Как бы досыта, всласть грудью жадною
Надышаться мне этим душистым теплом,
Пока мир ледяным не уснул ещё сном,
Усыплённый зимой безотрадною!
5. Подсудимый (сл. К.Р.)
Засверкали цезаревы очи
И зловещим вспыхнули огнём,
Вне себя он стал мрачнее ночи
Искажённым яростью лицом:
«Ты ль не хочешь чтить моей святыни,
Возмущая наше торжество!
Ты ль, трибун мой, дерзкою гордыней
Оскорбляешь божество!»
И бесстрашно, твёрдо и спокойно
Отвечал ему Севастиан:
«Человеку, цезарь, недостойно
Почитать бездушный истукан.
Правды нет в твоей безумной вере,
Ваши боги — лживая мечта,
Не могу я кланяться Венере,
Исповедуя Христа!»
Обезумел цезарь, злобы полный,
Ярый гнев уста его сковал,
И смятённым ликторам безмолвно
Он трибуна указал.
Вмиг вокруг него живой стеною
Их сомкнулись тесные ряды;
Повлекли они его с собою
В гору, в Палатинские сады.
6. Садик запущенный (сл. К.Р.)
Садик запущенный, садик заглохший;
Старенький, серенький дом;
Дворик заросший, прудок пересохший;
Ветхие службы кругом.
Несколько шатких ступеней крылечка,
Стёкла цветные в дверях;
Лавки вдоль стен, изразцовая печка
В низеньких, тёмных сенях;
Юные грёзы! Счастливые встречи
В поле и в мраке лесном…
Под вечер долгие, тихие речи
Рядом, за чайным столом…
Вмиг вокруг него живой стеною
Их сомкнулись тесные ряды;
Повлекли они его с собою
В гору, в Палатинские сады.
Нумидийской цезаревой страже
Сдали там с рук на руки его...
7. Узник (сл. К.Р.)
Тихо всё, померкло небо.
Всё тихо, уснул великий Рим;
И задумчив узник одинокий,
Кротких глаз не сводит с костра.
Заблестит восток воспламенённый,
Брызнут солнца первые лучи
И разбудят этот город сонный,
И проснутся палачи.
8. Пробудились стражи (сл. К.Р.)
Пробудились стражи. Обступили
Севастьяна шумною толпой,
Молодое тело обнажили;
Высоко над головой
Подняли беспомощные руки,
Притянули к дереву плотней.
Он стоял живой пред ними целью
В алом блеске утренних лучей,
Не внимая дикому веселью
Нумидийских палачей.
9. Мученик (сл. К.Р.)
Стрела вонзалась за стрелою,
Он терпел с молитвой на устах.
10. Умирающий (Инвенция)
11. Гаснет запад (сл. К.Р.)
Гаснет алый запад, догорая.
Севастиан казнён.
Не его ли пламенным желаньем
Было встретить доблестный конец.
Радость вечную купить страданьем
И стяжать мучения венец?
(сл. М. Цветаевой)
Поколенье, где краше
Был — кто жарче страдал!
Поколенье! Я — ваша!
Продолженье зеркал.
Ваша — сутью и статью,
И почтеньем к уму,
И презрением к платью
Плоти — временному!
(сл. К.Р.)
Той порою, плача неутешно,
Две жены прокрались тайно в сад.
И они страдальца тихо взяли,
Дорогой обвили пеленой
И, глубокой полные печали,
Унесли его с собой.
(сл. М. Цветаевой)
Вы — ребенку, поэтом
Обречённому быть,
Кроме звонкой монеты
Всё — внушившие — чтить:
Кроме бога Ваала!
Всех богов — всех времён — и племён…
Поколенью — с провалом —
Мой бессмертный поклон!
12. Рим ликует (сл. К.Р.)
В Риме праздник!
Рим ликует!
В Риме праздник. Рыщут колесницы,
Топот, стук колёс по мостовой,
Ржанье, свист бича и крик возницы
В гул слилися. К форуму толпой
Повалил народ. Снуют носилки,
Пыль клубится облаком густым;
Фыркает, храпит и рвётся пылкий
Конь под всадником лихим.
В честь богини зеленью, цветами
Убран был Венеры пышный храм;
От курильниц синими клубами
Возносился лёгкий фимиам.
Совершая жертвоприношенье,
Цезарь сам стоял пред алтарём,
И жрецы в немом благоговенье…
13. Воскресший (сл. К.Р.)
Вдруг всё стихло,
Всё вокруг недвижно стало.
Цепенея в ужасе безмерном,
Цезарь глаз не сводит со стены,
Там в окне, над мраморною аркой,
Полунаг, изранен, измождён,
Словно призрак иль жилец загробный,
Отстрадавший юноша предстал.
Красотой небесной, бесподобной
Ясный взор его сиял.
«Цезарь! О, возьми меня с собою!
В Колизее ждёт тебя народ,
Христиан замученных тобою
Кровь на небо вопиёт.
Эта грудь — одна сплошная рана,
Вот моя кровавая броня!
Узнаёшь ли ты Севастиана?
Узнаешь ли ты меня?»
«Ты смеешь издеваться,
Или мнишь, что кары ты избег!
Червь со львом дерзает ли тягаться,
Или с Зевсом смертный человек?
И погибнешь — миру в назиданье
Ты за то, что вёл безумный спор
С тем, кто власть свою могучей дланью
Над Вселенною простёр!»
14. Святой (сл. К.Р.)
«Ты ужели страхом новой казни
Возмечтал слугу Христа смутить?
Воин твой, о, цезарь, чужд боязни,
Казнь одну успел я пережить,
Верь! Приму вторую также смело,
Умирая с радостью святой:
Погубить ты властен это тело,
Но не дух бессмертный мой.
(сл. М. Цветаевой)
Поколенью с сиренью
И с Пасхой в Кремле,
Мой привет поколенью
По колено в земле,
А сединами — в звёздах!
Вам, слышней камыша,
— Чуть зазыблется воздух —
Говорящим: ду — ша!
До последнего часа
Обращённым к звезде —
Уходящая раса,
Спасибо тебе.
